— Товарищ капитан… — я бросил руку к пилотке.
— А-а, Туровцев! Здорово! Ну, как, здоров? Подлечили?
— Здоров, товарищ капитан!
— А почему не по форме? Где твои кубари? — голос капитана был строгим, но глаза хитренько щурились.
— Да мне только что комиссар сказал, еще не успел, товарищ капитан…
— Ты это мне брось! Твое воинское звание есть не только твоя заслуга, но и заслуга всей эскадрильи, ее лицо, можно сказать. Изволь соответствовать, ясно?
— Слушаюсь! Исправлюсь, товарищ капитан!
— Погоди минутку, Виктор. Сейчас ребят отпущу на обед, и мы с тобой побалакаем трохи.
Комэск вновь повернулся к летчикам, а я отошел в сторону небольшого штабеля пустых ящиков из-под снарядов для авиапушек и присел. На душе было как-то тревожно и… хорошо, что ли? "Парня встретила дружная, фронтовая семья…" так как-то пели, переиначивая известную песню… Да, фронтовая семья. Вот она — смеясь и подначивая друг друга, идет к расстеленному брезенту, на который девушки из столовки уже успели поставить тарелки с борщом и хлеб, огромную миску с котлетами. Смеются, шутят, а сами то и дело быстро поглядывают то на телефониста у аппарата, то в сторону штаба, вдруг оттуда хлопнет ракета — "Взлет!" Взлетят семеро, а вот сколько вернется…
Подошел комэск, присел, вытянул правую ногу и зашарил в глубоком кармане галифе, нащупывая мятую пачку папирос и спички.
— Будешь?
— Не курю, товарищ капитан…
— Ну, а я подымлю пока. Что-то аппетита нет. Да не стреляй ты глазами на борщ, и тебе хватит. Плохо едят ребята, все больше на компот и арбузы налегают… Нервы. И не заставишь ведь. Ну, ладно. Рассказывай.
Я коротко рассказал о пребывании в госпитале, посещении комиссара, неожиданном награждении орденом.
— Абсолютно правильно сказал Хрюкин — выпороть тебя надо, а не орден давать. Что же ты, сопля зеленая, группу бросил и за живцом погнался? — голос комеска стал жестким и требовательным. — Сколько раз говорить: главная наша цель — бомбардировщики! Их и бить надо! Погнавшись за фашистом, ты ослабил наш удар, сам чуть не погиб, чудо в перьях.
Комеск замолчал, нервно пыхая папиросой. Видно было, что он прилагает усилия, чтобы успокоиться и сдержать обидные, но справедливые слова.
— Ладно, забыли. Своими метаниями по небу ты две пары "мессов" держал. Одна тебя била, а вторая их страховала. Все нам легче получилось "Юнкерсов" потрошить. Так что, замнем для ясности.
Опять клуб дыма.
— А вот как ты умудрился немца сбить, я даже и не понял. Не должно было этого быть, на хвосте он у тебя сидел, стрелял метров с двухсот. Как не попал — удивляюсь. Точнее — как ты выкрутился, ушел от его очередей? Везучий ты, Витька! Счастливчик!
Да, счастливчик. Знал бы ты, комэск, как оно на самом-то деле было, как немец меня убивал. Я тоже погрустнел.
— Но вцепился ты ему в хвост хорошо. И стрелял вовремя. А вот атаку ведомого прохлопал. Застал он тебя без скорости, зависшего, как со спущенными штанами, честное слово. Тьфу, противно даже вспоминать! А еще истребитель называешься…
Я погрустнел еще больше. Но крыть было нечем. Все, что говорил комэск, я и сам знал отлично.
— В общем, что с тобой делать — не знаю. Списать, что ли, из полка? Посидишь в пока в ЗАПе, подучишься немножко…
Я заледенел.
— Това-а-арищ капитан, да я…
— Что "я"? Еще других закидонов от тебя ждать? Эх, Витька. Пацан ты, как есть пацан. А еще лейтенант. Ладно! — капитан хлопнул себя по колену. — Возьму грех на душу. Сашку мы потеряли, слышал уже? Вот так-то. И новенького… Срубили их немцы, за секунду срубили. А я и крикнуть ему не успел. Вот его и заменишь. Думали мы с командиром и комиссаром, советовались. Пойдешь командиром звена. Азарт у тебя есть, и злость тоже. Агрессивный ты, Виктор. Для истребителя это главное. А опыт придет. Или сожгут тебя, как Сашку… Если ушами хлопать будешь и заднюю полусферу не просматривать. Жди, приказ на днях подпишут.
— Есть! А когда меня в боевой расчет?
— А вот с этим пока погодим. Подождем, что доктор скажет. Да и отдохнуть тебе надо после госпиталя, отъесться малость. Гляди — кожа да кости. Да и несколько пробных вылетов сделать, пилотаж мне сдашь, понятно? Ну, тогда ступай. Наворачивай борщ!
К миске с борщом я летел, как на крыльях. Вернулся! К полетам допустят! Да еще и командир звена. Это круто!
***
Плотно подзаправившись борщом с котлетками, я, довольно поглаживая себя по набитому брюшку, побрел по стоянке, разыскивая своего механика. Младшего воентехника Антошу Сердюкова я нашел у истребителя со снятыми капотами, вокруг которого толпилось, переговариваясь и дымя махрой, несколько человек из техсостава.
— Антон, здорово! Здравствуйте, товарищи воздушные бойцы!
Технари вразнобой поздоровались, а Антон, радостно улыбаясь и вытирая замасленные руки ветошью, подбежал ко мне.
— Ух, ты! Новенький! А как горит-то, прямо рубин! Поздравляю, командир, с наградой. — Антоша с радостным удивлением рассматривал мой орден.
— Пойдем, зампотех, посидим. Расскажешь мне, что тут у вас.
— Пойдем, командир, пойдем! Ну, ты-то как? Подлечили?
— Да здоров я, здоров. Давай, рассказывай.
— А что тут рассказывать. Все как и было. Ждал я тебя тогда, смотрю — летят наши обратно, а одного самолета и нет. Сердце так и захолонуло.
— Брешешь!
— Точно говорю! Я сразу как почувствовал — сбили Виктора. Спрашиваю — как? Может быть, живой? А мне и говорят: да живой он, живой. Под парашютом ногой босой дрыгал, значит живой. Придет твой Виктор, никуда не денется. А тебя все нет и нет. Потом только сказали, что ты в госпитале.
Антоша, успокаиваясь, достал кисет и начал ладить самокрутку.
— Как с самолетами, Антоша?
— Плохо, Витя, плохо. У нас в эскадрилье три потеряли, во второй — четыре. Много поклеванных пулями, но эти мы штопаем. Двигатели запасные дают, запчасти есть, а самолетов нет.
— На чем же я летать буду?
— Тут, когда комполка с комиссаром не летают, они свои самолеты комэскам разрешают брать. А те, соответственно, свои самолеты еще кому-нибудь дают. Так и летают на подменках. Закрепления самолета за летчиком, считай, уже и нет. Все ждут, когда новые машины дадут, а их все нет и нет. Правда, ходят слухи, что со дня на день пригонят на войсковые испытания какие-то новые, облегченные "Яки". Вроде и фонарь у них каплевидный, без гаргрота, и бронестекла, и пулемет крупнокалиберный. Отличная, говорят, машина. Видели их уже на фронте. Вот и мы ждем, может и на нашей улице праздник будет. А пока мы, безлошадными нас теперь называют, мыкаемся по стоянке, другим ребятам помогаем. В любом случае, какое-никакое дело у самолета мне всегда найдется, верно, ведь?
— Верно, Антоша, верно. Ну, будем ждать свою птичку. Я, наверное, неделю еще на земле посижу. Медицина ко мне придирается. А потом — будем искать варианты.
Тут Антону стали кричать из толпы, что-то держать или крутить надо было.
— Ну, я пойду, Виктор? Помогу?
— Иди уж, "золотые руки", крути гайки. И я пойду, что-то голова тяжелая стала. Действительно, что-то не то. В госпитале голова не болела, а тут… Может, переел на радостях-то? Или прав военврач, что-то у меня с головой. Да нет. Не может быть. Регистраторы серьезное ранение не просмотрели бы. Пройдет, волноваться не надо.
Вместе с официантками я добрался до санчасти, поблагодарил девчат, попрощался и пошел в тень палатки. Симпатичная медсестричка уже знала о новом постояльце и показала мне на застеленную чистым бельем койку.
— Отдыхайте, товарищ младший лейтенант!
Черт, надо попросить у кого-нибудь пару кубиков на петлицы, а то перед капитаном неудобно будет. И я провалился в сон. Рева двигателей взлетающих и садящихся самолетов я уже не слышал.
***
Проснулся я уже под вечер. Что-то ближе к семи. Уже солнца почти и не видно было, но еще относительно светло. На тумбочке лежало два кубика защитного цвета. За распахнутым брезентовым пологом палатки кто-то вполголоса разговаривал. Э-э, да это Антон с медсестрой любезничает.
Антон, как почувствовал, просунул голову в палатку.
— Проснулся? Ну и силен ты спать, командир, настоящий пожарник. Если нормально себя чувствуешь — дуй на старт, там капитан будет. Вылетов больше не ожидают — темнеет, но, если хочешь, капитан с тобой минут на двадцать слетает. Хочешь?
— Еще как хочу! — моментом схватив гимнастерку со спинки стула, я в секунду поставил кубики, и, на бегу натягивая гимнастерку, кинулся на старт. Всю дистанцию пулей пролетел, и не запыхался.
Прямо на взлетке стояли два истребителя, от их двигателей ощутимо тянуло теплом. Ко мне быстрым шагом направился комэск.
— Силен ты спать, лейтенант, — кинул он быстрый взгляд на мои кубики. — Подлетнём малость? Надо вот эту птичку облетать после регулировки двигателя. Я на ней, ты на моем. С рацией разберешься? Держи шлем.
